Ошибка в имени

Отчество — знак уважения…

Вглядываясь в прошлое, понимаем, что русская культура оставила нам прекрасную традицию — величать друг друга, оказывая этим уважение не только себе, но и нашим предкам. Величание — часть русского речевого этикета. «По имени называют, по отчеству величают», — говорит русская народная пословица.

Традиция называть друг друга по имени и отчеству ведется у россиян испокон веков. «Как тебя звать-величать?» — это выражение нередко встречается в народных сказках, сказаниях и былинах. С теплотой и гордостью называем мы богатырей и воинов, защитников земли Русской: Добрыня Никитич, Вольга Святославич, Микула Селянинович, с огромным почтением обращаемся к богатырю Илье Муромцу «свет Ивановичу». Древнерусских князей подчас величали не только по отцу, но и по деду и прадеду, так как древностью рода тогда особенно гордились.

В народных песнях эпитеты «отецкий сын», «батькова дочь» служат синонимами всякого рода доблестей, между тем как эпитет «неотецкий сын» значит то же самое, что невежа, человек без воспитания.

Языковеды А. В. Суслова и А. В. Суперанская в книге «О русских именах» утверждают: «У русских традиционное именование по отчеству включает элемент уважения к человеку, а обращение без отчества воспринимается как фамильярное, свойское или неуважительное».

Формально отчество — это указание на близкое родство, принадлежность к семье, глава которой называется определенным именем. В дофамильный период использование имени и отчества преследовало и практическую цель. «Оно не только отражало, — указывает лингвист С. И. Зинин, — уважение к памяти родителей, но и выступало юридически закрепленным знаком своеобразного права на имущественное, духовное и другое наследство».

Как знак уважения имя-отчество, согласно летописям XI века (по данным Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева), сначала возникло по отношению к князьям (князь Юрий Алексеевич Долгорукий, князь Изяслав Ярославич и другие), затем к именитым боярам, дворянам.

Иногда происхождение известного лица обозначалось именем не отца, а деда, например Юрий внук Святополч. В некоторых случаях отчество могло производиться не только от имени отца, но и от имени матери (иногда из-за незаконного происхождения ребенка).

…и знак сословной принадлежности

Исторически сложилось, что отчество разделилось на несколько разрядов. Холопы вообще его не имели. Просто знатные люди получали «полуотчество»: Пётр Осипов Васильев. Отчество же на -вич стало знаком принадлежности к сословной, аристократической верхушке.

Интересно, что суффикс -ич, согласно исследованиям доктора филологических наук В. И. Максимова и А. Л. Максимовой, участвовал в образовании и таких слов, как «Игоревич», «Владимирович», и таких, как «попович», «княжич». Эта общность словообразования неслучайна: и в том, и в другом случае суффикс указывал не просто на родство или отношение к главе семьи, но и на характер этого отношения. Это не только сыновья, но и наследники владетельных особ. Поэтому отчества на -вич (-ович) первоначально были сословно ограничены.

В XV столетии, как отмечает кандидат филологических наук М. В. Горбаневский, именование с -вич считалось особой привилегией: ими звались только князья. А незнатным людям такое право даровалось лично царем за особые заслуги. Так, в 1610 году царь Василий Шуйский в благодарность за содействие купцов Строгановых в присоединении Урала и Сибири к Московскому государству повелел Максиму и Никите Строгановым, их потомкам и потомкам Семена Строганова писаться с «-вичем» и даровал особое звание «именитых людей». В XVII столетии Строгановы были единственной купеческой фамилией, носившей это звание.

Начиная со времени правления Петра I, графа «отчество» становится обязательной во всех документах, а все высокопоставленные лица могут именоваться отчеством на -вич. Кроме того, вступает в силу официальное триединое именование (имя, отчество, фамилия). В этот период такая форма обращения, по мнению лингвиста Н. А. Петровского, «была особенностью именно русского языка и только потом распространилась на Украине и в Белоруссии, а затем и дальше, в других землях необъятной России». Обычай называть людей по отчеству не существовал у западных славян. Он закрепился только на славянском востоке и юге.

Разные формы отчества были законодательно закреплены при Екатерине II, что подтверждается ее «чиновной росписью». В неофициальных же ситуациях, в быту, русские люди именовали друг друга по именам и отчествам в такой форме, которая привычна нам и сейчас: величание на -ович, -евич, -овна, -вна, -ич, -инична не ограничивалось. Например, главных героев комедии «Горе от ума» А. С. Грибоедов называет Александр Андреевич Чацкий и Софья Павловна.

Когда говорящий хотел подчеркнуть особое уважение к человеку, выказать оттенок расположения, любви, отчество использовалось даже вместо имени: Ярославна в «Слове о полку Игореве», Савельич в повести «Капитанская дочка» А. С. Пушкина, Ниловна в романе М. Горького «Мать».

Не отрекаться от отца и Отечества

Невозможно не заметить родственности между словами отечество, отчество, отец. В древнерусских источниках не разграничивались по значению самостоятельные современные слова «отчество» и «отечество». Толкование их зависело от контекста: где-то они значили «родина, отечество», где-то — «происхождение, рождение», в иных текстах — «состояние отца, отцовство», в других — «отеческая честь, достоинство», «свойства отца», а иногда и «родовое владение, доставшееся по наследству от предков».

Значение «именование по отцу» впервые появляется в актовых текстах первой половины XVII века. Возрастает активность слова «отчество» в XVIII веке, хотя на протяжении всего столетия «отчество» и «отечество» по-прежнему взаимозаменяемы. Только в конце XVIII века за первым закрепляется значение «именование по отцу», а за вторым «родина, отчизна». «Но нужно сперва сказать его имя, отчество и фамилию. Его звали Саниным, Дмитрием Павловичем» (И. С. Тургенев «Вешние воды»).

Для разговорной речи XIX века было характерно выражение «по батюшке». «Как, бишь, ее зовут? — спросил Базаров. — Фенечкой… Федосьей, — отвечал Аркадий. — А по батюшке? …Это тоже нужно знать. — Николаевной». (И. С. Тургенев «Отцы и дети»). В настоящее время этот оборот отмечается как просторечный и иллюстрируется примерами из литературы XIX века. Выражение же «с отцы» в значении «именование по имени отца» ушло из языка.

В современном русском языке «наименование по отцу» мы называем отчеством. Отечеством в возвышенной, высокой, поэтической речи именуем ту страну, в которой человек родился и гражданином которой является. Однако, несмотря на некую разницу в значениях, слова «отечество», «отчество» остаются однокоренными, родственными. И в этом заложен глубокий смысл.

В широком смысле нас взрастила страна. В ней наши корни, наша душа. Нормы и правила жизни, моральные устои заложены здесь, в отчизне. В узком же смысле каждый из нас вышел из конкретной семьи, мы — дети определенного отца и носим его отчество. И отчество, и отечество — это наше происхождение, родовая связь, правила поведения, моральные устои и традиции. И отечество, и отчество мы не выбираем, они даны нам от рождения. Как и наши предшественники, мы, с одной стороны, гордимся своей страной (отечеством) и своим родом (отцами и дедами), а с другой стороны, стараемся прославлять свой род, свое отечество благими делами. В целом же отчество указывает не только на принадлежность к роду своего отца, но и на принадлежность именно к русскому Отечеству, к русской культуре и русской традиции.

Вовсе не случайно на Руси отчество образовывалось от имени отца. Именно муж считался главным в семье, кормильцем и защитником, он должен был полностью нести ответственность за свою семью, в том числе за детей, за их воспитание. Отчество говорило окружающим о том, кто воспитывал ребенка, отражая социальную составляющую его личности. Присвоение отчества по имени отца традиционно подчеркивает весь уклад семейной жизни, авторитет мужа, главы семьи, а в православной семье — главы малой Церкви.

В последние десятилетия мы наблюдаем тенденцию использования отчества только в сугубо официальных ситуациях. Отчество постепенно исчезает под воздействием английского языка и западной манеры общения. Российская пресса стремится к «демократизации» традиционного русского именования вне зависимости от возраста и общественного положения называемых и этим влияет на языковые привычки массовой аудитории.

Но надо ли нам отрекаться от наших корней, от той традиции, которая передается из поколения в поколение, от возможности величать друг друга, подчеркивая в обращении вежливое, уважительное отношение к человеку?!

Лингвисты на страницах специальных журналов все чаще поднимают эту проблему. «Нужна ли такая вольность в использовании русских отчеств? Вернее, в их системном неиспользовании?» — задает вопрос доктор филологических наук И. А. Королева. А доктор филологических наук М. Л. Грачев заключает: «Используя только имя и фамилию, мы уподобляемся Иванам, не помнящим родства». Трудно с этим не согласиться. В соответствии с правилами этикета именование по отчеству считается одним из важнейших требований нравственного отношения к людям, признание достоинства личности. В своей статье доктор филологических наук Н. И. Формановская делает следующий вывод: «…названный лишь именем и фамилией человек как будто лишается уважения, а текст оказывается противоречащим нормам культуры общения, правилам речевого этикета». Этот обычай, надо полагать, должен сохраняться и в обращении друг к другу православных людей, несмотря на правило во всех Таинствах Церкви называть только свое имя, полученное при Крещении.

Ирина Рокицкая

Расшифровка Как появилась формула «фамилия — имя — отчество»

Содержание первой лекции Альберта Байбурина из курса «Зачем нужны паспорт, ФИО, подпись и фото на документы»

Наши представления о самих себе неизбежно включают элементы, которые были выработаны бюро­кра­тией. Например, мы привыкли к тому, что каждый человек знает свой точный возраст, и может показаться, что так было всегда. В действительности подобного рода знание является продуктом бюро­кратии Нового вре­мени, то есть появилось и стало привычным в России срав­ни­тельно недавно, только в XVIII веке, но вплоть до XX века далеко не все зна­ли свой возраст.

Развитие бюрократии означало появление новой реальности, в которой человек предстает в другой, офици­альной версии. Ему приписы­ваются те характери­сти­ки, которые считаются бюрократи­ческим аппаратом необходимыми для то­го, чтобы «видеть» человека и осуществлять учет и контроль. Однако многие из этих характе­ристик были настолько освоены и усвоены, что посте­пенно были включены в представления людей о самих себе.

Любой документ, удостове­ряющий личность, начинается с записи о фамилии, имени и отчестве. Если другие сведения о человеке (напри­мер, социальное положение или нацио­нальность) появлялись, исчезали или менялись местами, то «заглавное» место этих сведений оставалось неизменным. Между тем оче­видно, что идентификационная способность паспортного имени в принципе невелика, поскольку оно, как правило, не уникально. Во всяком случае, нельзя утверждать, что имя однозначно указывает только на дан­ного человека. Лишь в сово­купности с другими признаками имя позволяет в необходимых случаях определять личность.

И все же почему именная формула входит в число непременных идентифика­торов и в состав персональных данных? Вероятно, объяснить это можно скорее традицией «определения» личности, чем реальной идентификационной спо­соб­ностью имени. Имя оказы­вается необходимым как для но­минации (и тем самым выделения человека из числа подобных), так и для регулиро­вания со­циаль­ных и правовых отношений, поскольку человек может вступать в право­вые отношения только под своим именем.

Строго говоря, имя не является специфическим для письменных документов знаком — в отличие, например, от подписи, поскольку практики определения человека по имени или прозвищу возникли задолго до появления документов. Однако документное имя имеет свои особенности. Прежде всего имя стано­вится воплощенным в пись­менной форме. Если устное имя изменчиво, под­вижно, предраспо­ложено к трансформациям, то пись­мен­ное (документное) становится фиксированным и уже поэтому считается более достоверным. Кстати, принадлежность имени к документной реальности делает возможным его официальное изменение.

Перевод устного имени в письмен­ную форму вовсе не автоматическая про­це­дура. Она предполагает хотя бы минимальную рефлексию над его визуаль­ным обликом и значением, а это совсем другое восприятие имени, открываю­щее новую форму его существования. Будучи зафикси­ро­ванным, имя отрыва­ет­ся от человека и начинает жить своей жизнью — по правилам, которые уста­нав­ливаются бюрократическим производством. Вместе с тем фиксирован­ное имя так или иначе указывает на своего носителя даже после его смерти, и в этом смысле имя — одно из средств сопротив­ления времени, что особенно харак­терно для документной реальности.

Другая важная черта документ­ного имени заключается в том, что оно всегда полное, включающее все составляющие именной формулы («фамилия — имя —отчество»). Такое имя, как правило, не используется в повседневном общении, и эта особенность функционирования имени создавала и создает опреде­лен­ный разрыв в восприятии двух практик именования, а включение в состав офи­ци­­аль­­­ного именования отчества и фамилии подчеркивает специфику доку­мен­т­­но­го образа человека, его нарочитую искусственность. Можно сказать, что имя, используемое в повседневном общении, так и не породнилось с доку­мен­том. В документе присут­ствует его особая, официальная версия. В резуль­тате сам носитель имени не всегда принимает документную версию и даже не все­гда считает ее своим именем.

Особенность функционирования имени в русской традиции заключается в том, что у человека было, как правило, не одно имя, а минимум два. Ситуация двой­ного именования для России исторически привычна: на протяжении многих веков использовались крестильное и мирское имя. Мирское имя, в отличие от кре­стильного, могло иметь разное происхождение. Чаще всего оно являлось прозвищем, характеризующим именуемого человека. Об этом свидетель­ствует и то обстоя­тельство, что такое имя человек мог приобрести не сразу после ро­ждения, а несколько позже, когда становились явными те или иные его осо­бенности, и дать его могли не только родители, но и улица. Вместе с тем в роли мирского имени могло выступать и календарное имя, то есть из святцев. Напри­­­мер, в старообряд­ческой среде: «Александр по пас­порту, а по крещению Софроний», «Валентина по паспорту, а по креще­нию Василиса». В любом слу­чае мирское имя не случайно: оно, как правило, мотивировано либо семейной традицией (например, называть по имени деда или бабки), либо какими-то качествами именуемого (в случае прозвища).

«В русской деревне «улич­­ные» фамилии были настолько употребитель­нее паспортных (которых иногда никто и не знал), что даже казенные документы конца XIX века вынуждены были использовать их — иначе немыслимо бывало разобраться, о ком идет речь».

Владимир Никонов. «Имя и обще­ство» (1973)

Устойчивость двойного именования можно, вероятно, объяснить не только традицией, но и тем, что крестильные и мирские имена имели разные функ­ции: крестильные объединяли носителя имени со всеми носителями этого имени, а мирские имели в большей степени различительный характер, хотя бы потому, что их список был более разнообразным и принципиально открытым.

На протяжении десяти веков официальное имя человеку могла дать только Цер­­ковь. Имя определялось по святцам, причем мальчикам давалось имя того святого, день памяти которого отмечался на восьмой день после рождения, а девочкам — имя святой, чей день памяти отмечался за восемь дней до рожде­ния. Эта архаическая практика (она сохранилась у некоторых групп старооб­ряд­­­­цев) сменилась обычаем присваивать имя святого, чей день приходится на день рождения или крещения, а нередко и между ними. В любом случае имя не вы­би­ра­лось, а определялось календарной последова­тель­ностью поминове­ния святых, и такой принцип установления имени «по совпадению» не мог не осмыс­ляться в категориях судьбы и доли. Любопытно, что такая практика установления имен не носила канонического характера и, следова­тельно, вопре­ки распростра­ненному мнению, не была обязательной Каноническими называются правила, кото­рые содержатся в сборнике «Каноны право­славной церкви», куда вошли постанов­ления Вселенских соборов с I по IX век..

Формально Церковь, которая на протя­жении ряда столетий неустанно боро­лась с народным (уличным) именником, одержала над ним верх, поскольку только церков­ное имя с появлением метрических книг в XVIII веке стало считаться официальным и «правильным». Ей же стало принадлежать право осуще­ствлять контроль над имено­ванием, то есть регистрировать имя и вно­сить его в метри­ческие книги. В реальных практиках обе системы так или иначе ужи­вались. Метри­ческие книги были введены Петром I в 1722 году, с них и начался повсе­местный учет населения. В этих книгах записывались акты гражданского состояния — рождение, брак и смерть. Они и состояли, соответственно, из трех частей (записи о рождении, браке и смерти) и запол­нялись священником, кото­рый венчал, крестил и отпевал прихожан своего прихода. Запись о рожде­нии включала следующие сведения: дата рождения и крещения, имя и фами­лия (если она имелась), место жительства и вероис­поведание родителей и крестных родителей, законность или незаконность рождения. В книге о браке, кроме стан­­­дартных сведений о супругах, запи­сывались данные о свидетелях и тех, кто венчал этот брак. В книге об умер­ших — дата смерти и погребения, место захо­ронения, кто из свя­щен­ников принимал исповедь и совершал погребение. Мет­ри­ческие книги просущество­вали до 1918 года, после чего их заменили акто­вые книги в органах ЗАГС — записи актов гражданского состояния.

Распространение документов и, как следствие, появление официального имени означало кардинальное изменение отношения к имени. Документное имя ста­ло единствен­ным именем, под которым человек известен в своих отноше­ниях с внешней, официальной сферой. Собственно, и о самой категории офи­циаль­ного имени можно говорить только со времени появле­ния документного (един­ствен­ного) имени. Не случайно введение паспортного имени влекло за собой необходимость создания системы персональной документации, что было реа­ли­зовано опять-таки в метрических записях.

В состав полной именной формулы, кроме имени, входят отчества и фамилии. Отчество в официальных документах становится компонентом полного имени лишь с петровского времени. Собственно, с тех пор можно говорить об иденти­фи­кационном смысле отчества, которое является указанием на ближайшего родственника по мужской линии — отца. Разумеется, и прежде оно могло исполь­зоваться в целях идентифика­ции, но к нему прибегали либо для про­яс­нения родственных отношений, либо для отделения от другого лица в случае совпадения имен. При Екатерине II были узаконены разные формы отчества. В вышедшей при ее правлении «Чиновной росписи», составленной в соответ­ствии с пет­ров­ской Табелью о рангах, указыва­лось, что особ первых пяти клас­сов (высший класс; для гражданских чинов это означало от действитель­ного тайного советника до статского советника) следовало писать с отче­ством на -вич; с шестого по восьмой (от коллеж­ского советника до коллежского асес­сора — своего рода средний класс) — именовать полуотчествами, напри­мер, Иван Петров Кукушкин; всех же остальных — только по именам. Таким обра­зом, отчество стало знаком социального статуса: по отче­ству можно было су­дить, к какому слою населения относится человек. Введение отчеств для всех слоев населения имело существенный социальный эффект: единая и общая именная формула не могла не восприниматься как своего рода знак социаль­ного равенства.

Появление отчества в составе доку­мен­тных реалий означало не только бóль­шую полноту описания лично­сти, но и отход от практик повседневного имено­вания, где отчество использовалось только в особых случаях или в специаль­ных регистрах общения. Тем самым документы создавали парал­лельную реальность.

Фамилии как указание на принад­леж­ность семье, роду в разных социальных слоях появляются в разное время. Начиная с XVI века их приобретают пред­ста­вители высших слоев — бояре и дворяне. В XVII–XVIII веках фамилии появля­ются у служивых и торговых людей. Духовенство стало наделяться фами­лиями лишь с середины XVIII века. В середине XIX века и особенно в пореформенное время фамилии получают крестьяне. В 1888 году был издан сенатский указ об обязатель­ном наличии фамилии и необходи­мо­сти ее указа­ния в документах, но и через десять лет, по данным переписи 1897 года, лишь около 25 % населе­ния России имели фамилии. Процесс обретения фамилий затянулся до 30-х годов, а у народов Средней Азии и Кавказа и до начала 40-х годов прошлого века. Вместе с фамилией документная реальность получила еще одну свою спе­цифиче­скую черту, которая скоро выйдет за рамки доку­ментов, но сохранит память о своем начальном контексте: называние человека по фамилии в повсе­дневном общении и сейчас нередко отсылает к официаль­ному регистру.

Фамилии чаще всего образовывались от крестильных имен (например, Денисов от имени Денис, Парфенов от Парфен); от прозвищ (Тучков — жирный, Тара­тор­кин — болтливый), от профессий (Ключников, Свечни­ков, Масленников), от географи­ческих и топогра­фи­ческих названий (Вяземский от «Вязьма», Шуй­­ский от «Шуя», Дубровский от «дубрава») и так далее.

Особенно интересна ситуация с незаконнорожденными. Для них нередко использовалась особая фамилия — Богданов. Иногда вместо этой фамилии им давалось имя Богдан (это имя не было крестиль­ным). Считается, что у но­сителей фамилии Богданов был в роду кто-то незаконнорожденный. Неза­кон­но­рожденным детям аристократов давались обычно усеченные фамилии. Например, Бецкой от фамилии Трубецкой, Лицын от Голицын.

Полное паспортное именование, в отличие от одного имени, давало двойной эффект: оно не только выделяло данного человека и отде­ляло его от других, но и связывало через отчество и фамилию с определенным кругом родствен­ников — семьей, родом. Тем самым появлялась возможность говорить как о его принадлежности этому кругу, так и о его происхождении. Эти два принципа (принадлежность и происхождение) будут иметь особое значение для форми­рования бюрократического портрета человека.

При выдаче первых советских удостоверений личности оказалось, что, несмо­тря на почти двухвековую традицию существования официального полного имени, далеко не все граждане СССР обладают таковым. В инструкции № 370 «Об удо­стоверениях личности и прописке граждан в городских поселениях» от 6 июля 1925 года говорится: «В графе „фамилия, имя и отчество получателя“ может быть обозначено и прозвище гражданина, если у него не имеется опре­де­ленной фамилии». Не вполне благополучной была ситуация с отчествами. Напри­мер, в дореволюционных метриче­ских книгах у детей, родившихся от не­зареги­стрированных браков, в графе «отец» ставился прочерк, и, соот­вет­ствен­­но, у «незаконнорожден­ных» не было официального отчества. По Ко­дек­су зако­нов о браке, семье и опеке РСФСР 1926 года матери предостав­лялось право в период беременности или после рождения ребенка подать заявление об отце ребенка в орган записи актов гражданского состояния. О поступив­шем заявле­нии этот орган извещал лицо, названное в заявлении отцом. Если от послед­­него в течение месяца со дня получения им извещения не поступало возраже­ния, этот муж­чи­на записывался отцом. Обратить­ся в суд с заявлением об уста­новле­нии отцовства можно было только после рождения ребенка. В неяс­ных случаях отчество записывалось по указанию матери (нередко — по своему отчеству), как и сейчас.

Как уже сказано, важнейшей чертой документного имени является его неиз­менность. Собственно, именно неизменность делает имя официаль­ным, доку­ментным. Не случайно любое изменение паспортного имени всегда жестко регламентируется государством.

С введением паспортов и регистра­ции в метрических книгах перемена офи­ци­ального имени практически не допускалась, ибо только под зареги­стрирован­ным именем человек «известен» властным органам, для которых главное — чтобы в случае необходимости он был на виду, а изменение имени, естествен­но, чревато всякими сложностями. Известно, что имена менялись, например, при изменении духовного статуса — пострижении в монахи, а в некоторых случаях и при епис­копской хиротонии  Хиротония — то есть рукоположение, священство.. Например, был Влади­мир, а в мона­ше­­стве стал Василий: у него появился второй небесный покро­витель. Но, стро­го говоря, это не перемена имени, а ритуальное приобретение другого имени. Показательно, что при выходе из монашеского чина такое лицо лишалось и по­лученного имени. Имя, записанное в метри­ческом свидетельстве и в пас­пор­те, оставалось прежним. Имя могло меняться и в связи со сменой социаль­ного окру­­жения — например, при записи в солдаты, при поступлении в семи­нарию, при поступлении на теа­траль­ную сцену или в цирк. Однако во всех случаях крестильное (документное) имя оставалось прежним.

Между тем антропонимический фонд, исторически основанный на прозвищах, требовал своего рода чистки. В 1825 году вышел указ «О замене непристойных фамилий у нижних чинов». Многочисленные Пердуновы, Жопкины и Худосра­ковы получили возможность заменить свои «фамильные прозвища» на более пристойные. На крестиль­ные имена указ, естественно, не распространялся. Да и фамилии дворян, почетных граждан и высшего купечества могли быть изме­­нены лишь с высочайшего позволения. Известна почти анекдотическая история о том, что, когда купец Синебрюхов обратился к государю с просьбой изменить свою фамилию, тот издевательски ответил: «Разре­шаю поменять на лю­бой другой цвет». Исключение делалось только для инородцев, прини­маю­­­щих православие: в таком случае они могли менять имена и фамилии на рус­ские. Однако законом 1850 года было запрещено изменение фамилии даже в случае крещения (в частности, евреев).

Советская эпоха началась с разру­шения прежней системы регистрации имен. Церковь лишилась права давать имя и контролировать процедуру имянарече­ния. На первых порах эту роль взяли на себя произ­водственные коллективы и родители, а регистрация имени стала осуще­ствляться государственными орга­­нами ЗАГС. Соответственно, вместо священника действовали партийные и комсомольские вожаки. Они вели церемонию и зачитывали «постановле­ние» о включении новорожденного в число граждан Страны Советов. Родители нового гражданина получали «обществен­ный наказ». Вот один из них, храня­щийся в краеведческом музее уральского города Серова:

«…мы осеняем тебя не крестом, не водой и молитвой — наследством рабства и темноты, а нашим красным знаменем борьбы и труда, проби­тым пулями, порванным штыками… Родителям новорожденной нака­зываем: воспитывать дочь преданным борцом за освобождение трудя­щихся всего мира, сторонником науки и труда, врагом темноты и неве­жества, пламенным защитником власти Советов».

В результате голосования ново­рожденную назвали Октябриной.

Изобретением новых имен — таких как Даздраперма (Да здравствует Первое мая!) или Владлен (Владимир Ленин) — дело не ограничилось. Не иначе как в пику прежним порядкам советская власть одним из первых декретов предо­ставила гражданам право «изменять свои фамилии и прозвища». Обращает на себя внимание тот факт, что этим декретом разрешалось менять фамилии и прозвища, но никак не имена. Насколько было сложно поменять наслед­ствен­ную фамилию в прежнее время, настолько просто это стало в новых условиях (и это притом что не все к этому времени обзавелись фамилиями). И многие воспользовались наступившей свободой.

В 1924 году специальным постанов­лением ВЦИК и СНК РСФСР было разре­шено менять не только фамилии и родовые прозвища, но и имена. По времени это поста­новление совпало с началом движения за новый революционный имен­ник, которое стало важнейшей составной частью борьбы с Церковью за но­вого человека. Новыми и даже «идеологически правильными» стали древ­нерусские имена, запрещавшиеся прежде православной церковью (Рюрик, Святослав, Лада, Руслана и другие).

Разрешение менять имена и фамилии вовсе не означало отмену контроля в этой сфере. НКВД тут же издает подробную «Инструкцию о порядке пере­мены фамилий (родовых прозвищ) и имен», где содержится форма заявления о перемене фами­лии и/или имени, устанавливается уголовная ответственность за дачу ложных сведений, предписывается публикация в местной официальной газете объявления о перемене. Например, «Бюллетень Ленсовета. Постанов­ления и распоряжения Ленсовета и его отделов»:

«9 февр. 1938 г. Куйбышевск. РайЗАГС сообщает, что гр-ка Васильева, Марфа Степановна, рождения 1904 г., происходящая из грн Ленингр. области, Новосельского района, дер. Адамово, проживающая в Л, по пр 25 Октября, д. 74, кв. 70Б, меняет имя Марфа на имя ОЛЬГА. С протестами просят обратиться…»

Это значит, что к этому человеку, известному как Марфа, кто-то мог иметь, например, имущественные претен­зии, которые следовало урегулировать до смены имени, поскольку, когда она станет Ольгой, она будет уже другим человеком.

Несмотря на всю бюрократическую аранжировку, разрешение менять имена и фа­милии было воспринято как смягчение ситуации с именами. В этой связи нельзя не вспомнить стихотворение Николая Олейникова:

Пойду я в контору «Известий»,
Внесу восемнадцать рублей
И там навсегда распрощаюсь
С фамилией прежней моей.

Козловым я был Александром,
А больше им быть не хочу!
Зовите Орловым Никандром,
За это я деньги плачу.

В послевоенные годы каких-то прин­ципиальных изменений на законода­тель­ном уровне не произошло. Изменение имени входило и входит в перечень актов гражданского состояния наряду с регистрацией рождения, брака и смер­ти. Тем самым эта процедура приравнивалась к ключевым событиям жизнен­ного сценария человека. Можно сказать, что даже на официальном уровне предполагалось, что с новым именем принципиально меняется и сам человек.

Бюрократический контроль над име­нем коснулся даже того, в какой последо­вательности должны фикси­ро­ваться три части именной формулы. При рас­смотрении советских документов это не может не бросаться в глаза. Прежняя устойчивая последовательность «имя — отчество — фамилия» меня­ется на но­вую: «фамилия — имя — отчество» (ФИО). В документах 1920–30-х годов встре­­­чаются оба варианта. Но начиная с Положения о паспортах 1940 года последова­тельность становится неизменной: ФИО одержало безоговорочную победу.

Это, казалось бы, незначительное изменение первой графы отражало, как мне кажется, кардинальную перемену отношения к самому человеку. В дореволю­цион­ной стилистике официальное обращение к человеку по фамилии было возмож­но только в дружеском общении или при обращении «сверху вниз» — например, учителя к ученику. В офи­ци­альном обращении это считалось недо­пустимым. Нормой признавался порядок, при котором первым называется и пишется имя, которому может предшествовать лишь указание на чин. Про­изо­шедшая в первые десятилетия советского времени инверсия была вызвана, видимо, тем, что на смену индиви­дуальности, единичности пришли списки. В ставших обычными ситуациях перечислений и перекли­чек люди различа­ются не столько именами, сколько фамилиями, на которые был пере­несен акцент, не говоря уже о том, что в списках и картотеках обычно принят алфа­витный порядок перечисления по фамилиям. Можно сказать, что появи­лось своего рода «списочное именование». Эта последователь­ность в бюрокра­ти­ческой сфере принята до сих пор. К сожалению, она распространилась и за ее пределы и мы привычно пользуемся ФИО даже там, где этого от нас не требуется. 

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *